Статья К.Рулье «Амазонская кувшинка»
I. Родина Амазонской кувшинки
Царица цветов, питомица жаркого пояса, ведет нас далеко за границы нашего родного растительного мира; однако же рассматривание отдаленных предметов никогда не может вредить изучению ближайших. Напротив, вдали, на чужбине, мы всего лучше познаем собственное бытие наше и достоинство нас окружающего.
Именно этого требует от нас и Амазонская Кувшинка. Являясь естественным масштабом для измерения бесконечной полноты жизни жаркого пояса, Водяная Роза, выражающая в самых огромных размерах великолепие тропического мира, познается нами во всей красотой своей только из противоположности своей отчизне. Эта противоположность есть растительный мир полярных стран.
Чтобы обозреть этот мир, отправляемся мы, для отъискания Джона Франклина, на Британском корабле, под руководство Бертольда Зеемана, к северо-западным оконечностям Америки, в землю западных Эскимосов. Мы плывем из Нортонского пролива в Берингов, к Полярному кругу. Достигаем точки, с которой наслаждаемся великолепнейшим зрелищем, обозревая в узком проливе за раз оконечности двух частей света — Азии и Америки. Еще полный того созерцания, взор наш углубляется в мелкое море. Оно гладко, как зеркало. Киты взапуски борются с огромным плавучими льдинами, покрытыми моржами. Нет недостатка и в тюленях. Гагки, чайки, гагары и водяные птицы вообще оживляют ландшафт. На дне, между сероватыми водорослями, обыкновенно называемыми морскою капустою, кишат черепокожие животные, морские звезды и морские крабы. Еще сильно занимает нас величавая, но однообразная жизнь севера, как уже приплываем мы к мысу Лисбурнскому, в пролив Коцебу. Там ожидает нас вечно ледяная почва с необозримыми пустынями торфяных болот, там более грустная, что в половине Октября наступает зима! Вся жизненность, по-видимому, потухает. Безоблачно небо, спокоен воздух. Почти девять месяцев сряду поля и воды покрыты льдом и снегом. Температура упадает ниже 47° по Фаренгейту. Винный спирт и ртуть застывают от стужи. Воздух так чист, что два человека на расстоянии двух Английских миль могут разговаривать и слышать даже малейший шепот. Дни убывают; в Ноябре они длятся только по нескольку часов; в Декабре вовсе нет солнца, и один только магический блеск северного сияния освещает по временам эту страшно — длинную ночь. Путник, подавленный уединением полярной местности, слышит лишь свое дыхание да биение своего сердца.
Наконец, в последних числах Июня, также внезапно возвращается лето. Дни прибывают, а с ними возвышается температура. Взламывается лед, тает снег, но лишь на несколько футов, и, притом, в теплой песчаной почве глубже, чем в прохладных тундрах. Еще несколько дней — и ландшафт облекается в живительную зелень. С юга потянутся стаи уток и гусей, дружелюбно соединившись с пигалицами и другими водяными птицами. Журчат ручейки, жужжат рои насекомых. Солнце на далеком горизонте по целым неделям непрерывно обливает ландшафт своими жгучими лучами. От того температура поднимается до 61° по Фаренгейту. Растения, пользуясь благоприятною минутой, наперерыв спешат раскидывать свои листочки, цветы и плоды. Тогда мыс Лисбурн является в виде гостеприимного сада. Там желтоцветный гравилат сменяется пурпуровою клайтониею, ветреницами, камнеломкой и красивой голубой горной незабудкой. Но такие места похожи на оазисы среди бесконечной степи. Еще скудно чередуются кой-где малорослые ивы и березы подле приземистого, мелкого хвойного леса, который в холодном поясе, наконец, совершенно исчезает. Корни растений, как будто убегая глубокой ледяной почвы, спешат вырваться из под нее, ищут теплоты в верхних слоях земли. Тем с большим изумлением останавливается путник на вершинах ледников пролива Коцебу перед травами и кустами, разцветшими почти с южною роскошью. Одни только растения северных тундр находят еще здесь себе приют. Корни их, расстилающиеся на бесконечное пространство, покрыты роскошными мхами, принадлежностью севера, и в особенности торфяными мхами и ягелями. Эскимос, который только при Русской крепости Св.Михаила с превеликим трудом разводит репу, собирает здесь свой зимний запас морошки, поленики, черники, брусники, которые до того коченеют зимою, что их вырубают топором. Весною, здесь собирает Эскимос щавелевые листья, свое противоцинготное средство, а осенью корни горлеца, или машу. По счастию, Эскимос, в своей грязной землянке, не слишком нуждается в растительной пище! Счастлив он, что ворвань освещает его зимою, а ивняк и береза дают ему вещество для луков, сосновые отпрыски — для стрел, сплавной лес — для челноков и стен его землянок! Все скудно в этой стране, даже морская жизнь.
Мы однако же должны сознаться беспристрастно, что, несмотря на всю эту бесконечно-скудную нищету, природа и там умела совершить образцовое чудо, явив и в этих страшно-негостеприимных, льдистых полянах так много волшебства. Под экватором и тропическим солнцем масштаб, конечно, должен быть совершенно иной. Между тем как у полюсов снеговая линия постепенно опускается до равнины, в жарких странах она поднимается в горы на несколько тысяч футов. Если же еще к безмерному солнечному пылу присоединится изобилие воды, тогда, как в Гвиане, великолепие царства животного составляют живое выражение простой старинной поговорки: Вещества действуют лишь тогда, когда разрешены.
По словам Роберта Шомбургка, торжественно владычествует лес в Гвиане, которая по многим, может быть, причинам представляет собою величественнейшую картину тропического мира. Высоко над всеми деревьями возносится своими темно-опушенными ветвями величественная мора, исполинская мимоза (акацевидное, стручковатое растение). За нею следует исполинский лавр, синабалли Индейцев, которого дерево употребляется даже на корабельные доски. Дикая виноградная лоза, кустовой канат колонистов, обвивает, на подобие пробочника, стволы высочайших деревьев. А там, перевившись, как канат, виснет она с них до земли. Достигнув до нее, она выкидывает новые корни, и, таким образом, оправдывая, как нельзя лучше, свое название, защищает высокие деревья от ярости хлещущих бурь. На крайних сучьях исполинской моры, как тунеядка, пускает свои корни дикая фига, добывающая из нее свою пищу. Но и дикая фига, в свою очередь, опутывается чрезвычайно разнообразно дикою виноградною лозою. Наконец, алый и ослепительно белый страстецвет и индийские лианы, в виде гирлянд, опоясывают темную зелень. На стволах деревьев, как в садах, распложаются ятрышниковые растения, с великолепными, часто редкого вида цветами. Все стремится вверх к солнцу, источнику света. В густом, первобытном бору теснятся друг к другу стволы колоссальной вышины. В этих величавых местах природа не терпит ничего малорослого. Нет ни подседа, ни травы, ни мха, ни ягеля в темном боре, едва-едва освещенном внизу. На шестьдесят и на восемьдесят футов поднимается вертикально, как по натянутому шнуру, вплоть до первых ветвей, «высокая бертоллетия», с честью носящая свое имя, а на самой вершине увенчана она бесчисленным множеством орехов в 18 дюймов величины. Эти кокосовидные плоды заключают в себе общеупотребительные здесь, Американские, орехи, миндалевидные и сладкие зерна которых служат главною пищею целым стаям обезьян.
На ледяном полюсе растение с трудом отыскивает себе приют из-под глубокого снега вечной северной зимы, радуясь, что леденящие ветры щадят иногда верхушки его малорослых кустов. Под экватором, от постоянного согнивания падших деревьев, накопляются на почве толстые слои самого плодородного чернозема, которые до того пропитываются водою, что нога путника вязнет в них по щиколку. Неиссякаемая теплота, способствующая гниению, служит, вместе с тем, любимым приютом ядовитым, часто исполинским змеям. Все стремится к верху. Так цветок у полюса и цветок у экватора суть вернейшие указатели того глубокого физического закона, вследствие которого стужа сжимает тела, а теплота их расширяет. Кактусы, вблизи саванн, высятся в прямых стволах на десять футов при шестифутовой толщине, прежде нежели разделятся в вершине на вертикальные ветви, часто, в виде светильника, вытягивающиеся на сорок футов. Самые травы, исполинские и твердые, доказывают бесконечную полноту жизни. Между ними выступает могучий бамбуковидный тростник. Нижний член идет футов на шестнадцать без колен, потом уже следуют листья. Он бывает от 30 — 40 футов вышины. Это «шумовка» Индейцев, из рода длинностебельника, редкое растение, доставляющее Индейцам стволы для их знаменитых духовых орудий. У прибрежья рек владычествует гордая, гибкая пальма мавриция со своею опахалообразною вершиной. Во всем тут сила и жизнь. Нередко слышится путнику шум водопадов. То обман слуха: вода то там, то здесь струится ручьями с деревьев густого первобытного бора. В таких местах даже и в рыбах появляется охота постранствовать. Из ручьев они искусно выпрыгивают на деревья, и держатся на них своими колючими плавниками. Даже и самые растения, водящиеся у нас в глубоких трясинах, успешно прививаются на здешних деревьях, например нежные утрикулярии (пузырчатки). Сродни нашему колоссальному северному жуку — рогачу, кричит и в Гвиане подобный же оленерогий жук, но только он в 2 дюйма ширины и около 5 дюймов длины. Схватив своими пилообразными челюстями древесный сук, он чиркает и вертится вокруг него с быстротою мельничного крыла. В четверть часа отпилен сук в толщину руки. Тогда этот ретивый работник в мире жуков с жадностью пьет сладкий сок дерева из источника, добытого им собственными трудами, по указанию природы, этой великой наставницы. — Уверенный в скорой добыче, рыбак закидывает удочку. Он ошибается: голодный кайман, крокодил южной Америки, уже предупредил его, и в знак своего пребывания вблизи, оставил рыбью голову на крючке. — В лесу раздается стук, как будто от ударов тяжелой секиры. Это многоцветный дятел стучит по лесу. — Наконец, наступают дожди.
Тут как будто мычит теленок; там щебечут пташки, далее гагачат молодые утки; то вдруг грубый звук, как глубокий голос человека. Вот будто весло ударило по волнам реки. Уж не крадется ли враждебный Индеец? Нет, это кваканье лягушке, не более. И те неизвестные нам звуки происходили от лягушек ее же породы. — «Кукуру! Кукуру!» раздается внезапно в первобытном лесу. Быстро все общество предается бегству: необыкновенный голос ночного козодоя приняв за крик четвероногого зверя. Однако страх еще не исчез. В другой стороне что-то светится среди темной ночи. То не что иное, как большая светоноска, дружка нашему светляку. Но свет пропадает на почве! Внезапно и самое ложе путников окружается матовыми огнями! То блудящие огни тропиков. Свет их происходит от ничтожного тайноцветного растеньица, принадлежащего, вероятно, к отделу водорослей. Они состоят из скудных микроскопических зеленых нитей, соединенных в густой газон. Так расстилаются они по листьям и ветвям, и светом своим напоминают нам блудящие огни нашей родины, которые не раз уже обманом завлекали доверчивого путника в болота. Собственные наблюдения наши, вместе с наблюдениями Гвианского путешественника, сильно убеждают нас в том, что блудящие огни нашего отечества принадлежат к той же самой скудной породе растений, и приводят любителю истории на память, как самая малая, но неразгаданная, причина часто в продолжении тысячелетий играет баснословную роль в истории человечества, вовлекая в суеверие нас, всегда склонных к верованию в чудесное.
Если природа полярных стран немногими словами выражается как нельзя явственнее, зато при полноте тропического мира испытатель природы не знает, где границы ее разнообразия. Одного дерева достаточно, чтобы на целый день заняться различными его тунеядными растениями, насекомыми и другими животными. Это дерево образует собою целый сад. Пронзительные крики солнцелучистых колибри (колибри по-индейски называются солнечным лучом), крики обезьян, тапиров, ягуаров, земноводных, насекомых и прочих не умолкают.
Эта картина дает нам достаточное понятие о родине того удивительного цветка, о котором мы начали говорить. Как земля имеет свои розы, воспетые поэтами всех веков и народов, точно также и вода имеет свои. По крайней мере виды Водяного Лопушника имеют полное право носить это название, ибо цветы его всего более напоминают розу поэтов. Столь удивительный цветок, как Амазонская кувшинка, природа — чародейка могла произвесть только в такой отчизне, где изобилие вод под палящими лучами солнца обуславливает величие органического мира. Прилагаемый рисунок изображает цветок менее естественной величины, и мы предоставляем самому читателю вообразить себе эту Водяную розу, царицу всех цветов, согласно с величавою картиною Гвианы. Попадет ли он на верный размер, это покажет ему следующая статья.