Как ни странно, в реке опять появились исчезнувшие было золотые рыбы, хотя и в меньшем числе. Особенно много их под мостом, в тени, они прячутся там от солнца.

Мой друг сказал, что в Токио места, откуда видна гора Фудзи, называются «Фудзи-Ми» («Откуда видна Фудзи»). Все жители знают эти места, это достопримечательность.

Во время утренней прогулки встретил японскую пару, они поздоровались со мной по-английски. Оказалось, что женщину зовут Маиуми — она член движения за смешанные браки, работает в торговой фирме. Он — инженер-кораблестроитель, звать — Митсури, строил для антарктической экспедиции суда «СЈва», «Фудзи». Узнал от них, что подсвеченная вечером скульптура у реки, изображающая взлетающих уток, посвящена наделавшей шума в Японии истории о том, как в нашу реку попала утка с простреленным крылом. Ее пытались поймать, но она каким-то образом все-таки перелетела на пруды императорского Уено-парка. Там ее опять подстрелили, только теперь уже стрелой со снотворным. Вылечили, и она улетела вместе со стаей. В память об этой истории и стоит на нашей реке монумент.

Теперь я понял, что напоминают мне японские памятники, главной частью которых является поставленный вертикально, торчком, удлиненный камень. Такие «памятники» выставляют по берегам Чукотки местные жители. У чукчей, думаю, должны быть общие корни с народами Юго-Восточной Азии и, следовательно, с японцами.

Весь вчерашний день провел с Валей в императорском парке Уено, рисовал тамошний пруд. Раньше я видел только листья лотосов, лишь чуть возвышавшиеся над водой. А в этот раз — даже вздрогнул: над плотно-зеленой, непрозрачной от зелени водой поднимались на метр с лишним толстые, чувствуется прочные, стебли, увенчанные большими тяжелыми листьями.

А среди колеблющихся от малейшего ветерка зеленых листов — два огромных лилово-розовых острых бутона, стоящих на таких же, как и листья, стеблях совсем рядом друг с другом. И метрах в трех от них, спрятанный от меня листом, полыхал нежным розовым пламенем еще один, уже до конца открывшийся цветок. Мы приехали в парк в период цветения лотосов!

Я нашел место, где заросли огромных стеблей, листьев и цветов были особенно буйными, и весь день простоял там, пытаясь передать то, что вижу. Но вот сейчас, уже ночью, глядя на этюд, понимаю, что ничего не получилось. Не уловил.

Перед сном открыл после перерыва моего любимого Басё и прочитал в главке «Визит в Шрайн Кашима», как он с друзьями сидит всю ночь напролет и ждет, когда кончится дождь и разойдутся облака, чтобы увидеть полную луну. За этим поэт и ехал туда. Облака так и не разошлись. И, сожалея о том, что он проделал такой длинный путь лишь для того, чтобы увидеть темноту, поэт пишет: «Но я утешил себя тем, что вспомнил знаменитую поэтессу Сей-Сенагон, которая тоже вернулась, не написав ни единой строчки поэмы, из долгой прогулки, которую она предприняла, чтобы услышать кукушку».

Эти слова Басё еще раз убедили меня, что писать надо «под впечатлением» — сразу, то есть быть «импрессионистом», и рисовать все, «глядя на натуру», а не потом, «вернувшись в студию». Хотя… «есть разные школы».

Надо бы не забыть записать, как надрывались — безумствовали — в парке цикады.